Главной проблемой Европы изначально была единая европейская валюта, считает видный экономист, профессор Колумбийского университета, лауреат Нобелевской премии по экономике Джозеф Стиглиц. Выход ученый видит либо в цивилизованном разводе, либо в коренном реформировании Европейского союза.
Отрывок из новой книги Стиглица «Евро и его угроза будущему Европы» (The Euro and Its Threat to the Future of Europe) напечатала The Guardian.
Европа, источник просвещения, колыбель современной науки и родина промышленной революции, приведшей к беспрецедентным переменам в стандартах жизни на протяжении двух последних столетий, находится в глубоком кризисе, пишет Стиглиц. ВВП на душу населения в государствах еврозоны в 2015 году оказался едва ли выше, чем он был в 2007 году. Некоторые страны испытывают многолетнюю депрессию.
Когда безработица в Соединенных Штатах в октябре 2009 года достигла 10%, большинство американцев сочли, что это неприемлемо. С тех пор она опустилась ниже 5%. Между тем, процент безработных в еврозоне до сих пор выражается двузначными числами, пишет автор. В среднем каждый из пяти представителей молодого поколения не может найти работу в собственной стране. Многие вынуждены отправляться на поиски заработков за границу. Стиглиц видит в безнадежном положении, в котором оказалась огромная часть европейской молодежи, предвестник замедленного роста экономики и уровня жизни на десятилетия вперед.
И хотя существует множество факторов, вызвавших к жизни нынешние проблемы, над всем, как он полагает, превалирует одна главная ошибка — создание единой европейской валюты. Ошибкой, точнее, стал переход на евро без формирования институтов, которые позволили бы эффективно функционировать многообразию европейского континента.
Евро, подчеркивает Стиглиц, не справился с двумя основополагающими задачами. Он не обеспечил экономическое благосостояние и не усилил политическую интеграцию. Европейские государства относятся друг к другу с недоверием и раздражением. Экономические неурядицы ведут к усилению ультраправых и ультралевых настроений, росту сепаратизма и национализма, что, в частности, выразилось в результатах британского референдума. На поверхность выплыли старые стереотипы. Север Европы упрекает южных соседей в лени и ненадежности. А Германии припоминают ее роль, сыгранную в двух мировых конфликтах.
Еврозона оказалась ущербной еще при рождении, продолжает Стиглиц. В нынешнем нескончаемом кризисе, считает он, повинна сама ее структура — ее правила, регулирование и институты. Сила Европы была в ее разнообразии. Но заставить работать в условиях континента с колоссальными экономическими и политическими различиями единую валюту — нелегкая задача.
Общие деньги предполагают один для всех валютный курс и общую процентную ставку. И даже если их показатели соответствуют состоянию экономики в большинстве государств Евросоюза, должны существовать институты, способные прийти на помощь тем странам, которым заданные условия подходят не в полной мере. Европе не удалось создать такие институты.
Больше того, пишет далее Стиглиц, структура еврозоны построена на ошибочных взглядах на то, как добиваться экономического успеха. Она, например, базируется на представлении, что центральный банк должен фокусироваться на инфляции. Это прямо противоположно мандату Федерального резерва в Соединенных Штатах, который учитывает безработицу, темпы роста и стабильность экономики. Структура еврозоны не просто не приспособлена к разнообразию экономических условий в странах-участницах. Она, ее правила и регулирование не предназначены продвигать экономический рост, высокий уровень занятости и стабильность.
Почему, задается вопросом ученый, государственные мужи и дамы, ведомые благим намерением построить более сильную объединенную Европу, создали нечто такое, что привело к противоположным результатам? Ученый сам дает ответ. Учредители евро руководствовались экономическими воззрениями, которые считались очень модными на тот момент, но которые были в корне ошибочными. Архитекторы еврозоны верили в силу рынка, но им не хватало понимания его ограниченных возможностей и знания тех инструментов, которые смогли бы заставить его работать.
Непоколебимую веру в рынок иногда называют рыночным фундаментализмом, а иногда — неолиберализмом, напоминает Стиглиц. Рыночные фундаменталисты были уверены, к примеру, что как только правительство добьется низкого и стабильного уровня инфляции, рынок сам обеспечит процветание всем и каждому. И хотя в большинстве регионов мира рыночный фундаментализм был дискредитирован после кризиса 2008 года, его идеи выжили и продолжают расцветать в Германии, доминирующем государстве еврозоны.
Там за эти идеи держатся с такой убежденностью и неприятием новых аргументов, что их впору назвать идеологией. Похожие идеи, которые продвигали Всемирный банк и МВФ, привели к потерянной четверти века в Африке, потерянному десятилетию в Латинской Америке и к разочарованию, которым сопровождался переход бывшего Советского Союза и Восточной Европы от социализма к капитализму.
Германия считает себя успешной и примером, достойным подражания для других европейских стран. Между тем, с 2007 года ее экономика выросла всего на 6,8%. В нормальных условиях среднегодовой прирост на уровне 0,8% считался бы провалом. Для сравнения Стиглиц приводит тот же самый показатель в США, который составил 1,2%.
Необходимо также добавить, пишет он, что реформы, еще до кризиса проведенные в Германии и сильно ослабившие систему социальных гарантий, были осуществлены за счет рядовых работников. В то время как реальные зарплаты переживали стагнацию, а по некоторым данным даже уменьшались, разрыв между низшими и средними слоями населения меньше чем за десятилетие увеличился на 9%. Поэтому говорить о германских достижениях можно только в сравнении с другими странами Европы, считает Стиглиц.
Естественно, что лидеры еврозоны хотят во всем винить жертв ошибочной политики — страны, оказавшиеся в депрессии либо в рецессии. Они не спешат винить себя, а также созданные и возглавляемые ими «великие институты». Никого не должно удивлять, что в реакции Европы на итоги британского референдума преобладали те же жесткие ноты, что и в момент отказа предоставить Греции пакет экономической помощи в июне 2015 года.
В большинстве случаев, когда политики напрямую обращаются к избирателям, последние отвергают евро, Евросоюз и европейскую конституцию. Опросы, проведенные во время Brexit, показали, что большинство европейцев за пределами Британии, включая жителей Испании, Франции и Греции, придерживаются неблагоприятного мнения о ЕС.
Евро часто сравнивают с неудавшимся браком. Финансовые и моральные издержки развода бывают очень высокими. Но сохранение плохого союза обойдется намного дороже, убежден Стиглиц. Один из первых уроков экономики заключается в том, что прошлое — это прошлое. Сейчас нужно думать о том, что следует сделать, исходя из сложившихся условий. Как добиться внутри каждой страны и через общеевропейские процедуры продвижения к более демократичной Европе, которая ставила бы своей главной целью рост благополучия рядовых жителей. Эту задачу нельзя решить с помощью неолиберальной идеологии, игравшей столь важную роль при создании евро.
Нельзя также путать цели и средства. Евро не может быть целью. Но он может стать средством. И, если использовать евро правильно, он поможет привести к всеобщему процветанию. В противном же случае он ведет к более низкому уровню жизни большинства населения. Исход британского референдума стал настоящим шоком. «Моя надежда строится на том, что этот шок поднимет волны по обе стороны Ла-Манша, которые приведут к новому, реформированному, Европейскому союзу»,— пишет Джозеф Стиглиц в только что вышедшей книге.
Начать дискуссию