В середине июня на первом же заседании недавно созданной комиссии по модернизации экономики всем крепко досталось от президента Дмитрия Медведева. Бизнес, по мнению президента, слабо мотивирован на инновации и больше ориентируется на схемы «купить-продать». У государства дело тоже не ладится. «Результатов не принесли ни маленькие фирмы, ни создаваемые технопарки, ни венчурные компании, ни другие механизмы, — сказал Медведев. — Все это в основном существует только на бумаге».
У предпринимателя Константина Фокина множество причин отнести президентскую критику отчасти и на свой собственный счет. Во-первых, он до сих пор совладелец торгового бизнеса, который стартовал в начале 1990-х самым что ни на есть банальным для тех времен образом — с перепродажи всяческих сникерсов и амаретто. Во-вторых, он успел попробовать себя в качестве инвестора в малые инновационные компании, а в 2003-м даже создал по западному образцу первую в России сеть бизнес-ангелов. В-третьих, ему в 2005–2007 годах довелось потрудиться чиновником Минэкономразвития, где предметом его забот как раз были спонсируемые государством венчурные фонды, бизнес-инкубаторы и технопарки. А одним из технопарков он впоследствии даже лично «рулил» в течение двух лет. Ну а в-четвертых, Константин Фокин до сих пор имеет самое непосредственное отношение к венчурным инвестициям в высокотехнологичные компании. Сейчас он в качестве президента Второго Российского Тех Тура готовит визит в Россию представителей шестидесяти зарубежных венчурных инвесторов. Этот внушительный десант приедет в Россию в конце сентября на смотрины российских проектов и прокатится по маршруту Москва — Казань — Томск.
Словом, «затыки», возникающие в России с созданием инновационной экономики, известны Константину Фокину не понаслышке, и рассматривал он их со всех возможных ракурсов — и как чиновник, и как предприниматель. Своими наблюдениями он поделился с «Бизнес-журналом» в трех монологах.
Защита от чиновника
Однажды я проснулся и подумал: а не пойти ли поработать на государство? Это произошло в конце 2004–го. Мы к тому времени как раз запустили сеть бизнес-ангелов. Тогда-то я и обнаружил, что в России практически отсутствует, выражаясь официальным языком, инфраструктура поддержки и развития малого бизнеса. Я потратил месяц, чтобы найти, кто у нас в стране за него отвечает. Оказалось, Минэкономразвитию как раз выделили чуть-чуть (для масштабов страны) денег на эту затею, и свежие идеи пришлись очень кстати. Я пришел в министерство фактически с улицы и предложил: давайте работать вместе! Мне ответили: вот и придумай за новогодние праздники модель господдержки малых инновационных компаний. Так родилась модель региональных частно-государственных венчурных фондов. Концепцию удивительно быстро «продали» тогдашнему министру Герману Грефу. С трудом, но убедили и Минфин.
В модель тогда удалось заложить две принципиальные вещи: чиновники ни в коем случае не должны принимать инвестиционных решений, и у частников должна быть некая экономическая заинтересованность, чтобы активизироваться на этом поле. Логика была очень простая. Есть государство, которое готово потратить деньги, чтобы что-то развить — технологию, отрасль, малый бизнес. Государство честно признается самому себе: у меня есть ресурсы, но нет компетенций. Зато компетенции есть на рынке. Так что единственно правильный подход — это чтобы государство сказало частникам: возьмите ресурс (например, деньги), приложите свои компетенции и развивайтесь.
На практике это выглядело так. Формируется специальный закрытый паевой инвестиционный фонд (ЗПИФ). Государство выступает пайщиком и дает в него деньги — не больше половины, остальное вносят частные инвесторы. Поскольку из бюджета государства нельзя напрямую скинуть деньги, мы давали их региону, и регион создавал некоммерческую организацию, называя ее «фонд содействия развитию…» И уже этот фонд от лица государства становился пайщиком ЗПИФа. А «рулить» ЗПИФом на принципах доверительного управления на конкурсной основе выбирается профессиональная управляющая компания, обладающая требуемыми компетенциями и «понятная» властям (лицензии, репутация и пр.). Эта частная управляющая компания прямо заинтересована в росте стоимости активов и эффективности инвестиций, потому что получает вознаграждение в виде определенного процента от стоимости активов. Государство же в этой модели выступает в роли сильно ограниченного в правах партнера, не влияющего на принятие инвестиционных решений. Пожалуй, впервые в истории России государство отдало свои деньги в доверительное управление частнику — причем на венчурном рынке. Само-то государство всегда готово инвестировать в какую-нибудь ерунду — по глупости или по коррупции. А частник не инвестирует, он более разумен в этом смысле.
Думаете, все шло гладко? Традиционно в России нет недостатка в желающих порулить государственными деньгами. В ряде регионов были попытки со стороны местных властей протащить на роль управляющей компании какие-то свои фирмы, не обладавшие требуемыми компетенциями. Временами приходилось настаивать: ребята, эти фонды должны стать красивой историей, забудьте вы про личные интересы!
В итоге сейчас в России действует более двадцати таких фондов. Ровно та же модель используется и в работе Российской венчурной компании. Кроме того, регионы начали использовать эту модель и в других неожиданных сферах, о которых мы даже не думали. Москвичи, например, сделали на ее основе гарантийный фонд, который содействует кредитованию.
Реально у меня в жизни есть лишь несколько вещей, которыми я горжусь. Запуск программы частно-государственных фондов в составе небольшой команды в МЭРТ — среди них.
Инкубатор с наседкой
С чем мы действительно намудрили — так это с бизнес-инкубаторами. Не стоит думать, что за рубежом глупостей делается меньше. Вот, казалось бы, Англия. Приехал я в Cranfield University два года спустя после того, как отучился там в Школе менеджмента. Смотрю: стоит в кампусе новое здание — бизнес-инкубатор. Поинтересовался, откуда взялось. Оказалось, приезжали какие-то люди из агентства регионального развития и спрашивали: «Хотите деньги на инкубатор? Условия простые: строите, пять лет бесплатно сдаете стартапам, а потом делайте со зданием что захотите!» Естественно, университет согласился. «Мы пять лет его посдаем в аренду, а потом там аудитории устроим», — говорят.
То, что государство не самый эффективный менеджер для собственных денег, верно и для Англии. Так что вслепую копировать их опыт — не самое разумное занятие. EURADA (Европейская ассоциация агентств развития. — Прим. ред.) недавно опубликовала доклад, в котором привела такую цифру: 70% европейских программ развития государство вообще никогда не оценивает на эффективность — просто дает деньги и следит, чтобы потратили целевым образом. Больше половины программ, результативность которых все-таки оценивалась, — неэффективны.
С российскими бизнес-инкубаторами получилось так. Герман Греф побывал, кажется, в Сингапуре, посмотрел инкубаторы, и ему понравилось. Вернулся, дал команду: будем делать такое и у нас! А делать инкубаторы в нашем российском понимании — это строить. И начались стройки, которые продолжаются до сих пор: более 150 объектов по всей России. Минэкономразвития превратилось в одного из крупнейших заказчиков по стройкам! Позапрошлой осенью я был на рыбалке под Астраханью, так там самое красивое здание в одном из рыбачьих поселков — новенький бизнес-инкубатор. Хотелось бы, чтобы там сидели инновационные компании, но в поселке таковых просто нет. Поэтому там торгуют цветами, свадебными платьями, рыбой, арбузами…
Мне кажется, в отношении бизнес-инкубаторов мы сделали две большие ошибки. Во-первых, управлять ими все-таки должны профессиональные, заинтересованные в конечном результате (то есть в выживании и росте компаний-резидентов) частные структуры. Во-вторых, бизнес-инкубаторы — это вообще не про стены. Если честно, то и до меня сразу не дошло, что бизнес-инкубаторы на самом деле — это про людей. Про людей, которые могут помочь другим людям «стартануть» с собственным бизнесом. Имущественный комплекс здесь совершенно не обязателен, ведь стартапы могут сидеть где угодно, и экономия на аренде на судьбу новорожденной компании сильно не влияет. А сильно повлиять на нее могут успешные профессиональные бизнесмены, которые по каким-то причинам начинают помогать стартапам своим опытом, деньгами и связями. Думаете, чиновники и специально созданные государственные конторы, которые нашими бизнес-инкубаторами управляют, способны выстроить такую систему взаимоотношений?
Собственно говоря, особых проблем с офисными площадями в стране нет. И если государство хочет, чтобы квадратные метры доставались начинающим бизнесменам дешевле, — пусть дотирует аренду; зачем строить? Признать эти ошибки и по возможности оперативно их исправить руководство МЭРТ тогда не решилось. Из-за нежелания заниматься тем, во что не верю и при этом не могу изменить, я и закончил свою карьеру чиновника.
И тут мне москвичи предложили поуправлять только что построенным технопарком в Строгине. Поймали «на слабо»: ты нам два года рассказывал, что нужно делать, — так пойди и сделай! Я и пошел.
Мы сразу поставили четкий ориентир на максимально плотное партнерство с частным бизнесом. Идеальная ситуация, на мой взгляд, это когда за каждым резидентом технопарка стоит некий опытный «ментор» в любом виде: частный инвестор, консультант, представитель фонда. Нужно было создать там живую интеллектуальную и инвестиционную среду. Без этой «мягкой составляющей» технопарка не получится. И мы начали зазывать в экспертный совет представителей уважаемых частных компаний. Проблема в том, что хорошие, добротные компании стараются держаться подальше от государства. Это только те, кто сам не растет и привык жить на подачках, всегда рады прибиться к какой-нибудь государственной программе. Мы обзванивали, уговаривали, приглашали. И потихоньку стало получаться. Ключевую роль в принятии решений о зачислении в резиденты технопарка играл экспертный совет, состоявший исключительно из частников. Там даже консенсус не был нужен. Если кто-то говорил: мне эта компания симпатична, я буду ею заниматься, — этого было достаточно. Государство следовало напрямую за мнением частного бизнеса — а этот принцип у нас до сих пор мало где реализован.
Вообще, для технопарка важно, чтобы главными там были не чиновники, а сами резиденты — эти предприниматели, изобретатели, математики с сумасшедшими глазами. И мы эту позицию последовательно отстаивали, вплоть до конфликтов с правительством Москвы. Например, столичные чиновники всячески настаивали на монопольности услуг Интернета и телефонии в пользу одного из провайдеров. А это всегда — большущие деньги за малюсенькие услуги. Представьте себе: мы тут мечтаем выращивать компании мирового уровня, а кто-то из чиновников пытается решить свои шкурные вопросы. Разве так серьезные дела делаются?
Заполнялся наш технопарк очень небыстро. По плану мы должны были выйти в плюс на четвертый год. И тут с правительством Москвы у нас случилось стратегическое непонимание. Нам сказали, что мы должны выйти на самоокупаемость как минимум сегодня, а лучше вчера. Это означало, что нужно открыть двери и заполнить технопарк абы кем, и вдобавок поднять арендные ставки. Мы заявили, что просто не будем этого делать, потому что, во-первых, нельзя менять правила игры и драть с резидентов по рыночной ставке, а во-вторых, Москва в принципе может позволить себе не зарабатывать на этом деньги — иначе в чем же поддержка? В конце концов нашу команду просто выдавили из технопарка. Очень хочется верить, что сделанное не пропадет даром.
Поперед частника в пекло
Не согласен, что государству нужно выступать участником рынка высоких технологий; скорее — создавать правила и быть гарантом их неизменяемости. Вмешиваться можно очень аккуратно — в исключительных случаях и на ограниченном отрезке времени.
Наиболее приемлем, на мой взгляд, в этой сфере механизм соинвестирования. Причем механизм этот должен быть абсолютно простым и понятным для участников рынка. Частный инвестор кладет свой рубль в проект, а государство дает ему рубль в качестве соинвестиций, то есть добавляет ему ликвидности через рычаг. А уж частный инвестор сам постарается сделать оценку проекта, потому что он рискует и собственными деньгами.
Единственное, что потребуется сделать государству, — это отобрать частных инвесторов, с которыми оно станет работать по этой модели. Иными словами, необходимо делать due diligence1 не проектов, а инвесторов. Механизм, «закрученный» в обратную сторону, когда государство отбирает проекты, а затем пытается найти для них частного соинвестора — путь в тупик. Наверное, это возможно для крупных проектов и крупных инвесторов (и первый опыт Роснано это доказывает), но сделать это с сотнями и тысячами относительно мелких проектов практически невозможно. Пусть для крупных проектов с размером инвестиций в десятки и сотни миллионов долларов будет один механизм, а для мелких — другой, возможно, через систему промежуточных фондов. Но именно так мы активизируем работу тысяч частных инвесторов на ранней стадии. Модель развернется, и все встанет с головы на ноги. Также важно сделать так, чтобы при успехе проекта больше зарабатывал частный инвестор. И тогда многие этой возможностью постараются воспользоваться. Когда при прочих равных условиях у инвестора будет возможность выбирать — идти, допустим, в «нано» или «не нано», он выберет первое, потому что там доходность искусственно повышена государством. Не вижу причин, почему такая схема не может работать и с иностранцами. Например, в сентябре мы привезем в Россию шестьдесят зарубежных инвесторов в рамках Второго Российского Тех Тура. Для них инвестиции в технологии — профильная деятельность, у них опыт и связи на международном уровне. Для России это должно быть подарком! У них всех на Россию открыты мандаты. Скажите им: если вы находите здесь проект в сфере хай-тека, мы добавим к каждому вашему рублю инвестиций свой рубль под минимальную доходность. Будут активнее работать в России? Будут!
Почему-то существует миф, что в кризисные времена венчурная активность затухает. И так, и не так: в нашей стране даже сейчас явно больше денег, чем проектов. Исходя из собственной практики, могу сказать, что каждый хороший проект находит деньги (кстати, и не слишком хороший — тоже). В прошлом году мне понравился один красивый проект, в него привлекались относительно небольшие деньги. Мы быстро «слепили» маленький синдикат инвесторов из трех человек с разными компетенциями, сделали предложение. Но оказались… пятыми в очереди инвесторов. А вы говорите: кризис! С «посевными» и венчурными инвестициями у частного сектора все в порядке. Но продуманная и взвешенная помощь государства не помешает.
1 due diligence — (англ.) проверка благонадежности, должная осмотрительность.
Начать дискуссию