В 2010 году в российской экономике происходило множество событий. Но если отвлечься от всех тонкостей и деталей, можно обнаружить главный итог: экономика по сравнению с предыдущим годом все-таки росла.
Конечно, свою роль сыграл «эффект базы», поскольку в 2009 году провал в экономике был все-таки весьма существенным (уровень падения ВВП, напомню, составил 7,9%). Зато в ушедшем году рост — был. Можно с интересом спорить о том, какой именно — 3,8% или 3,9% (как известно, экономисты любят указывать в своих прогнозах десятичные дроби для того, чтобы показать, что у них есть чувство юмора). Но это, согласитесь, уже детали.
Оценивая итоги 2010 года, необходимо отметить активизацию в сегменте крупных проектов. Например, строительство газопровода «Северный поток», продолжение подготовки к Олимпиаде и получение права провести чемпионат мира по футболу 2018 года. Эти факты лишний раз подтверждают, что Россия научилась осуществлять длинные многоходовые комбинации, прикладывая для этого соответствующие усилия.
Экономический рост в наступившем году, скорее всего, будет похож на показатели 2010-го. А вот инфляция окажется выше. В том числе из-за необходимости для властей выполнять взятые на себя непомерные социальные обязательства. В целом же прошедший и наступивший год будут схожи медленным продвижением по пути избавления от существенных проблем российской экономики. И отсутствием кардинальных решений. В частности, в 2010 году не было предпринято решительных шагов по переходу к модернизационному развитию и ослаблению сырьевой зависимости — той главной особенности российской экономики, которая представляется абсолютным злом. Однако стоит задуматься: а так ли уж плохо ориентироваться на ресурсные доходы?
Разговор о сырьевой зависимости необходимо вести, учитывая два аспекта. Во-первых, от нее нельзя избавиться мгновенно, за один год. Во-вторых, хорошо это или плохо, реальная динамика зависит от множества обстоятельств и характеристик конкретной экономики. В том числе — геополитических.
Идея о том, что избыток природных ресурсов тормозит хозяйственное развитие любой страны, возникла в экономической науке еще в 90-х. Было признано, что доступность источника дохода не поощряет поиска альтернатив. Однако многочисленные критики этой позиции отмечают: все не так уж просто. Да, с 1970 по 1995 год страны, стоимость экспорта природных ресурсов из которых превышала 10% ВВП, росли в 3,6 раза медленнее, чем те, где этот показатель был ниже 2%. Но это вовсе не значит, что такие доходы не могут использоваться для модернизации, а экспортеры не имеют возможности становиться индустриальными державами.
Примеры имеются. В частности, Малайзия в 50-е годы была крупнейшим в мире экспортером каучука, олова и пальмового масла, а к началу 2000-х годов стала мощной индустриальной державой. Бразилия в 60-е — крупный экспортер сырья и аграрной продукции. Однако в 1965–1973 годы страна наращивала промышленное производство на 14% ежегодно. Наконец, в традиционно сырьевом Дубае добыча нефти и газа обеспечивает ныне лишь 6% ВВП. Видимо, ряд особенностей отличает модернизирующиеся «ресурсные» страны от тех, чье развитие зашло в тупик.
Россия всегда была страной доминирования сырьевого экспорта. Но начиная с 70-х годов наша экономика оказывается все более зависимой от «незаработанных» доходов. История свидетельствует: манна небесная может стать важным инструментом стабилизации — но лишь в качестве инструмента одноразового применения. «Экономика манны небесной» не является стабильной, поскольку дестимулирует производственную деятельность: наличие незаработанных денег позволяет потреблять, ничего не производя.
Одной из первых с этим феноменом столкнулась Испания еще в XVI веке. Мощный поток серебра и золота из Америки подорвал основы экономики самой мощной на тот момент страны Европы. Вскоре выяснилось, что покупать товары за границей дешевле, чем производить их у себя! «Легкие деньги» создали иллюзию мощи и неуязвимости, в результате чего Испания начала тратить на всяческие авантюры даже больше тех фантастических средств, которые приносили американские колонии. В итоге расходы росли быстрее доходов (хотя последние увеличивались в разы). Затем последовали дефолты, а вскоре — и военные поражения. Крах Непобедимой армады стал следствием в том числе денежного дождя, лившегося более полувека. Расплата оказалась суровой. За ресурсное изобилие Испания заплатила деградацией политических и экономических институтов: из маргинального состояния страна не могла выбраться на протяжении почти 400 лет.
Известно несколько направлений оценки и анализа того, как действуют разнонаправленные факторы получения ресурсных доходов. Прежде всего следует иметь в виду исторические условия возникновения ресурсного сектора как такового. Там, где ориентация на добывающие отрасли была сформирована в колониальную эпоху (в той же Малайзии или Индонезии), отход от этой модели воспринимался как развитие (в результате в этих странах на сырье приходится сегодня 14 и 23% экспорта соответственно). И наоборот: в Саудовской Аравии, где нефтяная отрасль начала создаваться сразу после Второй мировой войны, а также в Анголе и Нигерии, где она появилась в 1970-е годы, сам переход к сырьевой экономике воспринимался как прощание с прежней моделью развития, а не как ее консервация. Не удивительно, что нефть в этих странах обеспечивает 88, 91 и 98% (!) экспорта соответственно.
ЛОЗУНГИ «ОТОБРАТЬ И ПОДЕЛИТЬ» НЕ РАЗ ВОПЛОЩАЛИСЬ В РОССИИ. НА ЭТИ ГРАБЛИ МЫ УЖЕ НАСТУПАЛИ ПРИ ЖИЗНИ НЫНЕШНИХ ПОКОЛЕНИЙ
Необходимо учитывать и региональные особенности. Там, где богатые ресурсами страны оказываются в меньшинстве (например, в Юго-Восточной Азии), вероятность проявления «сырьевого проклятия» ниже, чем там, где сформировался мощный кластер нефтяных экономик (как в Персидском заливе), или там, где соседние страны не проявляют склонности к индустриализации (как в Африке). Значит, «ресурсное проклятие» — скорее региональное явление.
Чрезвычайно важен и фактор банальной достаточности доходов: хватит на всех или не хватит? В странах, где доходы от экспорта сырья способны обеспечить благосостояние большей части населения (как в Катаре или Брунее), ожидать перемен не приходится. Не более вероятны они и там, где значительная часть населения продолжает вести натуральное хозяйство, а сырьевые доходы распределяются среди элиты (Конго, Нигерия, Либерия, Сьерра-Леоне и др.). Напротив, там, где социум либо давно сложился как единое целое (Бразилия), либо формирование нации являлось важной задачей (Малайзия), возникает ориентация на развитие отраслей, способных обеспечить благосостояние большей части населения.
Еще один фактор — политические амбиции. Страны, стремящиеся утвердить свою ведущую роль в регионе (та же Бразилия), не могут уповать исключительно на добывающие отрасли. Там, где не только отдельные лидеры и даже не только узкий слой элиты, но и достаточно широкие слои общества поддерживают стремление отстоять свои интересы и место под мировым и региональным солнцем, модернизация экономики идет опережающим темпом.
Наконец, еще один важный фактор — своевременный переход к стимулированию реальной конкуренции и притока прямых инвестиций в несырьевые секторы экономики. Такой подход должен стать важной отправной точкой в развитии всей системы нормативного регулирования. Российская привычка реагировать на любые трудности путем создания госкорпораций находится в полном противоречии с тем, как мир будет решать проблему посткризисного развития.
Любой доход можно использовать на дела добрые или не очень. Не зря народная мудрость гласит: «Лучше с умным потерять, чем с дураком найти». Российская ситуация в этом смысле неоднозначна. Часть факторов (исторические условия, региональные особенности) подталкивают страну к «ресурсной западне». Другие (низкая вероятность того, что ресурсных денег хватит для всеобщего благосостояния, международно-политические амбиции как неотъемлемая часть российского менталитета, отсутствие поблизости кольца регионалов-сырьевиков), напротив, способствуют ускорению модернизации страны. Хотелось бы верить, что нашему обществу удастся распорядиться имеющимися доходами грамотно. Иначе придется признать, что высказывание кота Матроскина — именно про нас: «Средства у нас есть, у нас ума мало».
Для того чтобы повысить шансы на более рациональное использование ресурсных доходов, нужен честный разговор. В частности, о завышенных социальных обязательствах, заведомо нереальных для страны нашего уровня развития. Их выполнение серьезно увеличивает риски самых неблагоприятных сценариев.
Принятые решения закладывают мины замедленного действия не только на 2011-й, но и на последующие годы. И разгребать эти опасные завалы все равно придется. Но уже сейчас принятый трехлетний бюджет — сильнейший тормоз для нашего развития.
Популистские лозунги «отобрать и поделить» уже не раз воплощались в России в реальность. Хуже того, это грабли, на которые мы уже наступали при жизни нынешних поколений. Социальная ориентированность бюджета — чистой воды российский популизм в действии. Можно, конечно, запретить называть грабли (то есть популизм) граблями во всех СМИ. И даже в приватных разговорах. Но стоит помнить, что, когда вы наступаете на «это», оно со всей силы бьет вам по лбу. А если захочется новых ощущений — можно вдвое укоротить черенок.
Начать дискуссию