Именем закона Ома!

Десятилетие выхода постановления правительства «О реформировании электроэнергетики РФ» — круглая по форме, но позорная по содержанию дата. Именно с принятия постановления началась дезинтеграция важнейшей отрасли жизнеобеспечения. Началась не на острове Пасха, где круглый год +25 0С и самое большое расстояние — три часа на ослике, а в самой огромной из холодных стран.

Энергетика Российской Федерации ни по одному параметру не заслуживала либерализации и дезинтеграции:

• климатические условия у нас таковы, что основная нагрузка на энергетическую инфраструктуру приходится на зимний период, причем аварии и сбои в это время реально угрожают жизни людей; в США и Западной Европе она возникает в период летней жары, когда нарушение электроснабжения грозит лишь снижением комфортности в офисах и домах;
• доля энергоемкой экономики в России очень высока, при этом она обеспечивает до 70% налоговых поступлений: это ТЭК, металлургия, химия, стройиндустрия, коммунальное хозяйство и т. д.;
• масштаб электрифицированной транспортной инфраструктуры в РФ беспрецедентен: это железнодорожный, трубопроводный и городской транспорт; Россия не имеет аналогов в мире по энергетическим затратам на транспорте из‑за дальности грузо- и пассажироперевозок;
• доля стоимости энергии в ВВП составляет по стране 7–8%, а в отдельных регионах — до 15–20%.

Были и чисто отраслевые особенности российской электроэнергетики, не позволявшие проводить в жизнь либеральное ценообразование и дезинтеграцию. Так, в отрасли не было 30–35% равноэкономического резерва, который позволил бы либерализованному конкурентному рынку работать в интересах потребителя. У нас в тот период резерв мощности составлял 20–25%. Но главное — наш резерв не был равноэкономическим. Далее, в странах Западной Европы и Японии обязательным условием включения субъекта генерации в баланс было отклонение его тарифов не более чем на 10–12%. В России оно достигало по затратной части трети — в первую очередь по топливоиспользованию. А в ряде регионов, где доля использования мазута и угля в генерации превышала долю газа (Дальний Восток, Архангельск, Ульяновск), разница в себестоимости у субъектов рынка доходила до двукратной.

Либеральные лоббисты размахивали флагом конкуренции, но их аргументы не выдерживали даже примитивной критики. Я вспоминаю свою дискуссию с председателем правительства Михаилом Касьяновым на заседании рабочей группы в 2001 году, которая приблизительно проходила так.

Я. Михаил Михайлович, у нас некому конкурировать на рынке.

Касьянов. Это еще почему?

Я. ГЭС не должны конкурировать, они по определению, как самая дешевая генерация, всегда должны быть в балансе.

Касьянов. Понятно.

Я. И АЭС не могут конкурировать.

Касьянов. Евгений Олегович (Адамов, министр по атомной энергии. — Прим. ред.), это почему?

Адамов. АЭС не могут работать в режиме потребителя. Их надо рассматривать вместе с теми электростанциями, которые возьмут на себя пиковые нагрузки.

Касьянов. Понятно.

Я. Городские ТЭЦ тоже не могут конкурировать. Их основная продукция в течение зимнего периода — это выработка тепла. Электроэнергия, по сути своей, побочный продукт, который производится с затратами топлива в два раза меньшими, чем на крупнейших ГЭС.

Касьянов. А какова их мощность?

Я. Их мощность 65 млн кВт, то есть больше, чем в сумме все ГЭС и АЭС. Не могут конкурировать и крупные ТЭС, которые определяют статистическую устойчивость единой энергосистемы и уровень напряжения. Их мощность 25 млн кВт. Необходимо также вывести из конкуренции и всю угольную генерацию, так как она своей электроэнергией уменьшает расход газа и мазута. А это, вы знаете, ликвидный ресурс с кратно более дорогой ценой на внутреннем и внешнем рынках. Ради чего мы хотим разгромить единый энергокомплекс страны?

Однако недостатки реформы этим не исчерпываются. Дезинтеграция подрывает основную цель, которая должна доминировать в каждой энергокомпании. Ответственность за энергоснабжение — это принципиальное и очень важное понятие. Оно не обез­личено и везде и всегда реально связано с регионом обслуживания. Мы эту ответственность теряем, так как в регионе действует несколько энергокомпаний. Кроме того, ответственность за энергоснабжение — это наличие сил и средств, позволяющих не только решать текущие задачи, но и ликвидировать аварии в случае их возникновения. Мы в ходе реформы оставили потребителя наедине с беспомощным гарантирующим поставщиком. Как говорят шутники, бабочка вместо галстука и счет в банке — вот все, что есть у сбытовой организации. Остальные энергетические гиганты, которые обеспечивают исполнение различных услуг (генерация, транспорт, распределение, сервис), не имеют никаких отношений с потребителем. Это означает, что российские граждане, бизнес и социальная сфера вместо дееспособных «Мосэнерго», «Тюменьэнерго», «Хабаровскэнерго» получили в качестве партнера недееспособного «кассира».

Декларированная цель реформирования — снижение тарифов. Но где и когда дезинтеграция снижала тарифы? Нигде. Консолидация, интеграция, слияния и поглощения — вот основные направления сокращения затрат в мире. Как говорят теория и практика, объединение двух проектных взаимосвязанных предприятий — это не менее 10% экономии издержек. Объединение двух сложных взаимосвязанных производств экономит не менее 25% затрат. Если мы проводим дезинтеграцию отрасли, у нас возникает обратная математика. У нас все так и получилось — рост затрат на 25–50%. По-другому и быть не могло. В частности, при дроблении энергокомплекса отрасль лишилась возможности формировать оптовые заказы на оборудование и материалы. Только это сразу привело к удорожанию строительства и ремонта не менее чем на 20–30%.

Между тем наши коллеги в Германии сохранили и развили вертикально интегрированные компании. Более того, они RWE и E.ON превратили в энерготопливные предприятия. В Англии осталось всего две крупных генерирующих компании, они объединили национальную электрическую и газовую сети. 16 стран Европы сохранили и развили вертикально интегрированный энергобизнес, несмотря на все строгие решения Евросоюза. И сделано это было ради интересов потребителей и конкурентоспособности национального бизнеса. А разве нам не это нужно?

Наиболее неприятный момент реформ для либеральных лоббистов — это их обещание решить вопрос привлечения инвестиций. Как его решили? Очень просто. Продали мощности ОГК и ТГК по цене $400–600 за кВт: это без учета того, что одновременно продавалась и тепловая мощность, то есть фактически на 30% дешевле. Это в десять раз меньше капитализации европейских компаний. Новые мощности строятся по цене не менее $1 000- 1 300 за кВт.

Каким механизмом обеспечивается сейчас заинтересованность инвестора? «Рынком», на котором цена электроэнергии определяется по самой дорогой энергии, включенной в баланс. Это значит, что собственник генерации заинтересован иметь в балансе дорогие, затратные электростанции.

Кроме этого, договор поставки мощности предусматривает отдельную оплату введенных МВт, что обеспечивает окупаемость нового строительства примерно за десять лет. Это в два раза меньше сроков, принятых в США и Европе, — и, конечно, удорожает тариф.

В итоге заинтересованности инвестировать нет, тарифы растут, и перспектива развития остановлена.

Мнение автора может не совпадать с точкой зрения редакции.

Об авторе: Виктор Кудрявый — доктор технических наук, профессор. Окончил Ивановский энергетический институт в 1961 году, не один десяток лет проработал на производстве в энергетической отрасли: сначала в должности машиниста турбин, затем — начальника смены и главного инженера. Заместитель министра энергетики в 1996–2003 годах и представитель государства в РАО «ЕЭС» до 2002 года. Последовательно критиковал «реформу по Чубайсу», неоднократно блокировал решения команды Чубайса на совете директоров РАО «ЕЭС», пока не был отозван оттуда за «неконструктивную оппозицию». В настоящее время — советник президента «Евроцемент груп».