Сланцевую революцию в топливо-энергетическом комплексе подготовили не столько новые технологии, сколько такой набирающий в последнее время экономическую силу ресурс, как «умная толпа».
Cланцы — это «недоуголь», материал, известный с незапамятных времен. На различных физических картах его залежи было положено изображать не черным квадратом, как обозначали месторождения угля, а в виде черного же, но параллелепипеда. В сланцах содержится до 40% органики (это мало в сравнении с углем или нефтью), так что здесь мы имеем дело с законсервированным органическим веществом, «скованным» такой косной материей, как минералы. Между тем в качестве горючего материала сланцы применялись всегда; их можно было использовать для перегонки или пиролиза: при повышении температуры сланцы «истекают» нефтеобразной смолой. Во времена СССР даже всерьез изучали возможность разработки сланцевых месторождений с помощью строительства подземных перерабатывающих заводов: хитроумная концепция исходила из того, что таким образом не придется извлекать на поверхность массу пустой породы, а нужные вещества можно будет получать непосредственно под землей. Вместе с приостановкой таких исследований в нашей стране пропал интерес и к сланцам. Были известны и более простые способы получения сланцевого газа с помощью химического выщелачивания или закачивания под землю реагентов — с последующим откачиванием по трубам конечного материала. О такой простой, базовой идее на многие десятилетия забыли. То, что она заставила о себе вспомнить, в очередной раз доказывает: успех перехода к новым технологическим уровням далеко не всегда определяется самой инженерией. Потому что с технологической точки зрения в нынешней сланцевой революции нет ничего революционного.
Лихорадочное освоение
Ирония научно-технического прогресса заключается в том, что его темп задает не только развитие науки и техники. Чтобы свершилась технологическая революция, должны произойти определенные социокультурные изменения, войти в обиход определенные духовные практики, состояться те или иные перемены в общественной и экономической жизни.
Показательный пример — «персонализация» компьютеров, которая произошла не сама по себе. Она стала продолжением концепции развития индивидуализации человека в современном обществе, которую десятилетиями лелеяли и разрабатывали совсем в другой, далекой от технологий отрасли знания — социопсихологии. Без инсталляции в обществе идеи о том, что в рамках социальных интересов существует ценность отдельной жизни индивидуума, новому технологическому укладу было бы не на что опереться. Если же предпосылок для того, чтобы все три блока — культурный, экономический и технологический — сделали шаг вперед одновременно, не существует, то об уже открытой технологии «забывают» до лучших времен, пока все остальные компоненты «революции» не догонят технологический прорыв. Именно это и произошло в случае со сланцевой нефтью и газом.
Основная проблема сланцев до последнего времени заключалась в том, что, несмотря на большие запасы, они залегают тонкими пластами и требуют значительно большего количества точек бурения, чем при добыче традиционных нефтяных или газовых ресурсов. Это делает сланцы малоинтересными для гигантов нефтегаза. Им, привычным к более экономически выгодной схеме «пробурил — качай несколько лет», сланцевые технологии не подходят. Здесь требуется принципиально иной подход — маленькие, точечные «уколы» с постоянным перемещением на новые места добычи. И иное оборудование — не огромные инженерные конструкции, а портативное почти «домашнее» оснащение.
В России надежный заслон для развития сланцевых технологий — это и законодательство, регулирующее недропользование, и само устройство нефтегазовой отрасли. Так, кемеровские угольщики не раз в инициативном порядке поднимали вопрос разработки «невыгодных» тонких пластов углей под землей за счет газификации, однако так и не смогли выйти на сделку с единственным в нашей стране владельцем газовой «трубы», которому можно сдавать продукцию, — «Газпромом». Ведь прежде, чем приступить к разработке, предприятия должны обеспечить свои инвестиции гарантией закупок и доступа к рынку.
Сланцевая революция в газодобыче, стартовавшая в США в начале 2000 х, — достойная наследница золотых лихорадок. Освоение собственных недр силами множества предприимчивых индивидуумов всегда было в традициях Америки — в отличие от России, сделавшей ставку на «национальных чемпионов»
Все это хорошо объясняет, почему сланцевая революция произошла не в России, а в США. Именно там сложились все условия и необходимый баланс интересов, которые позволили технологиям добычи сланцевого газа стать массовыми. Сыграла свою роль и изначальная ориентация американского рынка на работу со сжиженным природным газом (СПГ). Приверженность к такому «товарному виду» объясняется особенностями континента, к которому невозможно протянуть газопровод извне. Экспортный газ доставляется в Америку в сжиженном виде танкерами, поэтому вся необходимая инфраструктура по хранению и транспортировке СПГ уже в наличии.
Еще одна важнейшая предпосылка, позволившая США стать колыбелью сланцевой революции, лежит в законодательной плоскости. Дело в том, что эта страна на законодательном уровне обеспечила допуск на рынок газодобычи микрокомпаний, которые могут состоять из одного–двух человек. Это обстоятельство тоже имеет свою предысторию. Требования к компаниям, которые сегодня могут заниматься добычей сланцевого газа и нефти в Соединенных Штатах, остались примерно такими же, какими были на заре развития нефтяной промышленности, когда любой предприимчивый человек или группа индивидуумов имели возможность без особых формальностей приобрести буровое оборудование или готовую вышку и начать разведку или добычу. Такой подход, в свою очередь, уходит корнями в эру золотоискательства, когда разнообразные «лихорадки» (в Калифорнии в 1849-м, на Клондайке в 1896-м, на Аляске в 1898-м) стали для США национальным способом освоения природных богатств.
Сланцевая революция, которая стартовала в начале 2000-х годов, — достойный наследник золотых «лихорадок». И, как ни парадоксально, наполовину кустарная деятельность огромного количества предприимчивых людей приводит к колоссальному экономическому эффекту. Массовое использование полукустарных технологий позволило быстро нарастить общий технологический уровень рынка. Между тысячами возникших компаний, из которых сформировалась новая отрасль, происходил постоянный переток ресурсов, кадров, технологий. Игроки выбывающие оплачивали успех более удачливых предпринимателей. В результате бесконечных проб и ошибок (часто — методом «тыка») была отточена технология, ее начала обслуживать мощная исследовательская база, а вокруг отрасли сформировалась вся необходимая сервисная инфраструктура. К обслуживанию бурно растущего рыночного сегмента подключались всё новые игроки, включая инвестиционные и кредитно-финансовые институты.
Мошкара против слона
«Эффект толпы» в освоении природных ресурсов дает поразительные результаты — и стремительно повышает компетентность всей отрасли и смежных сегментов. Банки, кредитующие мелких газо- и нефтедобытчиков (мало кто из американских предпринимателей занимается этим бизнесом на свои средства), накопив статистику, оттачивают собственные технологии оценки перспективности участков. Сами добытчики путем перебора множества вариантов в итоге «голосуют» деньгами за наиболее оптимальное оборудование. Отрасль не просто ждет — она на лету ловит инновационные решения в области добычи. Возникает так называемый кластерный эффект: конкуренты подсмотрели, производитель оборудования прорекламировал возможности своей продукции, после чего все компании заменяют свое оборудование на более эффективное. Такое решение заметно отличается от российской практики, когда тендерный комитет крупной компании проводит конкурс, на котором в редком случае представлено более пяти предложений. В ситуации естественного отбора и отсева предложений рынок быстрее находит оптимальный вариант и фиксирует его. Таким образом, возникает огромная «вычислительная машина», способная обрабатывать бесконечное множество вариантов (кто-то нашел хороший бур, кто-то — газофикатор, кто-то — транспорт и т. п.), чтобы выйти на максимальную эффективность. Вокруг ядра зародившейся отрасли возникает еще один мощный слой компаний — сервисная инфраструктура. В США подсчитали, что только само ядро бизнеса по добыче сланцевого газа создало 400 тыс. рабочих мест. Эта цифра — сама по себе немаленькая, но ее можно смело кратно увеличить, потому как еще больше рабочих мест возникает как раз в сервисно-инфраструктурном бизнесе. Что характерно, решая задачу снижения уровня безработицы за счет развития малого бизнеса, американцы одновременно преследуют стратегические цели. Сланцевая революция обещает изменить (и уже меняет!) расстановку сил на нефтегазовом рынке; американские отраслевые эксперты уже на среднесрочную перспективу прогнозируют два сценария снижения стоимости нефти (согласно первому — на 30 долларов за баррель, второму — на 50). И это означает, что события принимают очень неприятный оборот для стран Персидского залива и России. Благоприятная для нефтяных гигантов ценовая конъюнктура на мировом рынке отучила их бороться за сокращение издержек — и они заведомо будут проигрывать нарастающему предложению. Мировая игра на рынке энергоносителей начинает приобретать новый подтекст — и задается этот подтекст, по сути, «гуртом», «умной толпой», состоящей из множества маленьких газо- и нефтедобытчиков. Это становится возможным благодаря изменению правил регулирования на американском рынке, допуску на сложные участки большого количества новых игроков. Понятие «допуск» (к областям, которые раньше считались областью интересов госмонополий либо компаний с госучастием) является здесь ключевым условием, с помощью которого Америка сумела найти асимметричный ответ традиционным игрокам рынка: она выпустила против монстров мошкару…
Интересно, что примерно такую же модель сегодня можно увидеть и в военной стратегии США, реализующей идею «умного облака», которое состоит из различных устройств — автоматических, полуавтоматических, дронов и т. п., — действующих совместно. Противнику противостоит уже не что-то объемное (например, авианосец, от которого можно избавиться, поразив цель), а несколько тысяч разрозненных объектов, образующих вместе боевую единицу. Все эти элементы увязаны в сложную ИТ-систему и взаимодействуют друг с другом. При этом современные системы управления боем рассматривают в качестве подразделения даже отдельного солдата.
Правила поведения
Использование эффекта «умной толпы» сейчас можно наблюдать в различных областях нашей жизни. И для этого есть веские причины. В свое время динозавры вымерли из-за собственной неспособности адаптироваться к быстро меняющимся условиям. Выживаемость «умной толпы» многократно выше. Гибель даже половины особей не станет фатальной для всей системы. Останутся те, кто адаптировался, у кого сложились несколько иные параметры. Похожим свойством, широкой растяжкой линейки параметров, обладает и «умная» экономическая толпа. Причем в нашем случае гибель части из тысячи микроигроков нового рынка не будет означать физическую смерть: они сохранят ценность опыта, перекинут его на другой проект — возможно, за пределами ядра рынка. И в этом заключается ключевое свойство революции, которую мы сейчас наблюдаем.
Однако без духовных и ментальных изменений в обществе никакая технологическая революция невозможна. Почему Apple смогла создать бесшумные компьютеры? Исключительно потому, что шум вентилятора отвлекал Стива Джобса от медитаций. Если бы создатель Apple не занимался подобными практиками, вряд ли сформировался бы сам запрос на новую технологию, ведь раньше все производили компьютеры с вентиляторами — и никого это не смущало (даже тогдашние санитарные нормы не имели ничего против). Задачи вырастают не из технологий, многие из которых, по сути, были давно описаны в журнале «Юный техник».
Как может отреагировать Россия на вызов нового технологического уклада, «подъедающего» наши экспортные возможности? Пока на подобные вопросы можно отвечать только сценарно. Но есть принципиальная развилка. Обычно монополии, находясь в подобных обстоятельствах, по разным мотивам — вынужденно или в силу собственной прозорливости — начинают сами вкладываться в следующий технологический уклад. К примеру, сегодня некоторые мировые нефтедобывающие компании активно участвуют в развитии ветряной энергетики. Эта технология позволяет эффективнее вести профильную деятельность. Кроме того, строительство ветрофермы где-нибудь на шельфе становится важным шагом дальнейшего освоения территории, помимо основного нефтедобывающего бизнеса. Альтернативная энергетика позволяет зафиксироваться на шельфе, а параллельно компании исследуют другие возможности: изучают дно, особенности миграции птиц и т. д. А значит, подспудно готовятся к следующему переделу экономического уклада, в котором, например, морекультура будет занимать ведущую роль.
Существуют и другие модели, связанные с диверсификацией рисков и поиском нового направления, отличающегося от основного ядра бизнеса. К примеру, в Росатоме не так давно была запущена официальная программа поиска второго ядра бизнеса. Эта компания сегодня зарабатывает на продаже электричества и параллельно ищет внутри себя, в багаже исследований, накопившихся за десятки лет, источники новых решений. Одна из возможных тем, которые сейчас рассматриваются, связана с производством систем водоочистки. В этой области у Росатома большие технологические заделы: к процессу водоподготовки в атомной энергетике всегда выдвигались очень высокие требования, поэтому эффективные решения компания имеет. Впрочем, пока она ориентируется на крупных потребителей — «размером» с город или большое предприятие. Однако сегодня основные прорывы совершают компании, которые работают с конечным массовым пользователем — домохозяйствами. Если Росатом сумеет переориентироваться на массовый бизнес, то это бизнес-направление может стать весьма перспективным, ведь речь идет фактически о сверхкачественной водоочистке в каждом доме.
Таким образом, один из возможных сценариев развития «Газпрома» может быть связан с почкованием нового бизнеса, связанного со следующим технологическим укладом. Сейчас в «Газпроме» ведутся внутренние разработки в области сжижения газа, а кроме того, большие надежды компания возлагает на создание нового топлива для машин. Однако пока все эти движения никак не связаны с поиском второго ядра бизнеса.
Каким может быть экспорт 2.0 в России? Попробую высказать одну из своих гипотез, которая опирается на ключевое свойство страны — неспособность производить серию. Это своего рода вшитая генетическая установка на эксклюзивность и, так сказать, на особый путь во всем. Однако при переходе мира на новый экономический уклад такая особенность может стать ресурсом для формирования рынка новых инжиниринговых услуг.
Возможно, точка сборки будущего уклада будет связана с другим технологическим комплектом. В качестве возможного вектора развития можно посмотреть в сторону такой сложной, но, очевидно, востребованной в будущем услуги, как поддержание энергетического баланса домохозяйств, кварталов, городов и регионов. Дело в том, что вместе с развитием концепции производства энергии в самом домохозяйстве становится все больше производителей электричества — а значит, сети в скором времени могут оказаться под большой угрозой. Отсюда возникает запрос на оказание системной услуги, позволяющей поддерживать энергетический баланс домохозяйств в любой точке мира. Решение этой проблемы потребует принципиально иного расчета. Однако ресурсы для того, чтобы создать интеллектуальную разработку, основанную на хорошем ИТ-решении и математике, защищенную российской криптографией, у нас есть. Следовательно, существует возможность появления экспортного предложения совершенно иного качества.
Так или иначе, копировать шаги конкурентов не получится. Достаточно вспомнить о том, что действия США обусловлены изначальной зависимостью от импорта энергоносителей. Россия же по отношению к внешнему миру является экспортером. А значит, и ответ должен быть асимметричным.
Начать дискуссию