О свойствах свинцовых гвоздей

Мне часто говорят: зачем ты, Ваня, корчишь из себя блаженного? В чем цель? Какой прок, говорят, в этих твоих проповедях о добре и зле, любви и бессмертии, когда кругом такое!...

Позвольте, я расскажу, зачем да какой прок.

Я не знаю, как там у них в Лондоне, я не бывал, а у нас в нашей лодке большинство едут пассажирами, и лишь примерно 10-15% - это экипаж, часть которого постоянно борется за место у штурвала. О том, кто сегодня капитан, а также обо всех последствиях решений, принимаемых экипажем, пассажиры узнают по громкой связи по факту произошедшего, или судят по эффектам, которые принятые командованием решения оказывают на жизнь тех, кто внизу.

По радио объявили отмену культа личности – Okay... По телевизору выступил какой-то мужик со странным пятном на голове, и сказал, что наступила гласность, ускорение и прожектор перестройки – что ж, наступила и наступила, нам не до этого, у нас доча родилась, у них ремонт, там зять бухает, тут полуфинал, у этого гастрит, у того диплом... Какая еще, к чертям, гласность, у нас другие приоритеты.  

Подавляющему большинству людей, живущих в этой стране, абсолютно безразлично, первый секретарь ездит в черной машине с мигалкой или губернатор, инновационная у нас экономика или мобилизационная, фублями платят зарплату или бублями – лишь бы этих бублей хватало на спокойную нормальную жизнь. Большинство хочет очень простых вещей: мира, труда и мая, и покуда уровень жизни позволяет ею наслаждаться, какая разница, кто там в Кремле.

И вот у нас с 2000 года все нормуль, бублей более-менее хватает, войны нет, глада-мора нет, с миром дружим, по миру ездим. Не без заусенцев, конечно, но в целом – спсб, збсь!
А потом вдруг восьмой, потом одиннадцатый, и что-то как-то все кислее и кислее... Фублей все меньше у простых людей, и все больше у непростых, ЖКХ дорожает, бесплатная медицина стала не по карману, в школах мрак, в магазинах дорого, по миру ездить уже не светит, да и по стране не очень – электрички не ходят, а билетик на самолетик уже стоит как от этого самолетика целое крыло... 

Но границы диапазона терпимости у русских людей очень широки – мы готовы, ворча, затягивать пояса гораздо туже многих других народов. Чтобы вызвать по-настоящему в русских массовый протест, чтобы заставить массы от ворчания перейти к активным действиям, ухудшение качества жизни должно стать глубоким и всепроникающим, как в конце 1980х.

У нас так? К счастью, нет. Все гораздо хуже, чем было совсем недавно, но далеко не так плохо, чтобы условный сергей юрьевич беляков из условного таганрога  вышел на демонстрацию требовать перемен с риском неиллюзорно получить по голове от ОМОНа. Сергей юрьевич встанет с дивана только если ему, не дай б-г,  станет либо очень голодно и холодно, либо очень страшно за жизнь - свою и близких.

И тем не менее, в течение последних нескольких лет качество жизни заметно снижается, и, на мой взгляд, началось это тогда, когда Кремль сделал рокировку. Именно после этого в нашем обществе начался раскол, мы разделились на условно довольных и условно недовольных, на пресловутые 85% и 15%. 

При этом «недовольные» отличаются от «довольных» вовсе не позицией, не степенью одобрения действия властей, а исключительно уровнем своей протестной активности. Недовольны обе стороны, но 15% свою позицию активно выражают, пытаясь добиться перемен «к лучшему», а 85% молчат в тряпицу, ничего не предпринимая.

А между тем, пока мы с вами сидим по своим хатам, которые с краю, и благодушно щуримся в телевизор, не думая ни о чем, кроме своего маленького мирка, какие-то шустрые ребята меняют конституцию, принимают сотни законов, распределяют собственность и полномочия между собой, окончательно лишая нас возможности контролировать их действия. При этом каждый из нас, нешустрых ребят, внезапно оказывается обязан эти законы выполнять под страхом уголовного наказания. Нам вдруг становится некомфортно жить в этих новых условиях, и мы бы рады их откатить, да поздно – мехнизма обратной связи уже нет, как нет ни общественного контроля, ни сдержек с противовесами. 

Пока у нас была возможность контролировать шустрых ребят, мы не испытывали к этому ни малейшего желания. Это не наша вина, мы просто не знали, что такая возможность вообще бывает, и не умели ею пользоваться. Нам это было неинтересно, нам хотелось, чтобы за нас все всегда решал кто-то другой.

Вот он и решил, и с помощью небольшой группы шустрых ребят создал нам нынешнюю ситуацию.

Из которой мы сможем выйти одним из двух путей: сравнительно быстро, с жертвами и разрушениями, но без гарантии успеха, или бескровно и качественно, но очень долго. В течение десятилетий.

Недовольные видят, куда это все идет, и пытаются что-то сделать, а шустрые ребята им противодействуют, и обе стороны пытаются вовлечь «пассажиров» в процесс, устраивая громкие разоблачения, демонстрации, обращения через СМИ, акции и прочее. Обе стороны рассчитывают вызвать в условном сергее юрьевиче белякове настолько сильный интерес, чтобы он встал с дивана, вышел на улицу, и примкнул именно к ним.

Шустрые ребята располагают впечатляющим инструментарием, в котором и телекраны (sic!), и репрессивный аппарат, и деньги. Результаты их попыток жалки – да, граждане покорно ходят на марши за 200 рублей, и бормочут свое «поддерживаю и одобряю», но эти слова не значат ничего. Вот тут Ведомости все объяснили, не буду повторяться.

Лидеры оппозиции (без кавычек) сплошь и рядом делают блестящие по форме и интересные по содержанию проекты с ничтожным результатом – их целевая аудитория, тот самый сергей юрьевич, продолжает сидеть на диване, щурясь в тот же самый телевизор, и лишь раздражается, что назойливый зуд про панские шубохранилища отвлекает его от восьмидесятого сезона «Разбитых фонарей». Раздражается, потому что панове в представлении сергея юрьевича должны иметь шубохранилища, это нормально.         

Перефразируя известную пословицу, попытки вовлечь пассивных сограждан в активные действия равнозначны попыткам делать гвозди из свинца – потратишь и свинец, и время, и труд, но пользы не будет.

Нагнетая давление и разжигая ненависть, легион беляковых возможно использовать как слепую силу, возможно даже придать этой силе направление – он пойдет ломать эту стену или ту, бить черных или голубых, жечь хижины или дворцы. Но сами беляковы в ходе этого процесса могут только пострадать – в дыму поджарищ и хаосе восстаний одни шустрые ребята сменят других, а сергей юрьевич вернется на свой диван чуть менее здоровым и чуть более бесправным, чем был до этого.

Когда кто-то забивает в доску гвозди, сделанные из свинца, хуже всего приходится именно гвоздям.

Вот поэтому я выбираю работу со свойствами исходного материала, а не с его формой. Я пытаюсь обращаться к тем струнам в душе сергея юрьевича, которые отвечают за понимание взаимосвязи между  его поведением и качеством его жизни. Я пытаюсь влиять на его мировоззрение, раздвигать его горизонты, показывать ему, как он могуществен, как добр, и как много в этом мире зависит от него. Я пытаюсь помочь сергею юрьевичу настроиться на хорошую, созидательную частоту, которая побудит его действовать не реактивно, то есть в ответ на уже произошедшие изменения, а проактивно, с полным осознанием важности своей роли и величины ответственности, с этой ролью связанной.

Я хочу, чтобы каждый из легиона моих пассивных, ведомых, терпеливых, добрых  и великодушных  сограждан страстно захотел убить Дракона.

Убить Дракона в себе.

Потому что это единственный способ убить его, а не поменять на другого.